Нина Энская
Коломна
А, может быть, В Коломне, в тесноте, В пересечениях воды, и стен, и арок, А, может быть, В Коломне можно жить? Освоить (Вы не ослышались – "Освоить" – не "построить") Чужую башню из слоновой кости (В миру она покрыта штукатуркой), Освоить, поселиться и смотреть Из окон башни на коломенские крыши, На трубы, корабли и на мосты, На устья – устремлённые уста Реки, речушек, речек и каналов, На – без улыбки – Невскую губу... Ещё в Коломне можно умереть – На Пряжке, у Николы Чудотворца, Сойти с ума и медленно угаснуть; ...Пойти на дно ближайшего канала... ...И, наконец, спуститься с башни в мир, Уйти с мансарды, но не по ступеням, Спуститься с башни – выпасть из гнезда, Подобно желторотому птенцу; Свалиться с подоконника, подобно Котёнку, который не умеет приземляться На все четыре лапы... Подобно... Для чего я так подробно...? Пожалуй, тут не стоит умирать. В Коломне можно жить. В Коломну можно уйти От суеты и новостроек... ...По дороге в Коломну, На берегу известного канала Недавно разорился букинист. Почти не коммерсант – Печальный Рыцарь Книги... ...Недавно разорился и, по слухам, Вот-вот уедет в Город Золотой. ...Ещё один Коломну покидает. Ещё одни чужие занавески Появятся ещё на чьих-то окнах; И, вопреки физическим законам, От пустоты становится тесней. Но эта теснота – она другая – Совсем не та, Что за столом или в палатке... Другая теснота – пустая и чужая – Одни углы, где некого встречать; И новые чужие занавески. 15.01.96 "– Будешь как шёлковая..." Эпиграф из жизни.
* Я не шёлковая, я – лоскутная, разномастная, разноцветная, разношёрстная... Я – местами пушистая и местами облезлая... Разноцветная, разномастная, разношёрстная. Я – лоскутная, я – джинсовая, парусиновая, холщовая, где-то – ситцевый лоскуток (голубой в горошек), а где-то – лоскуток золотистого крепдешина; но, только несмотря на него, на лоскуток золотистого шёлка, лоскуток весёлого утра, я не шёлковая, нет, нет! Вот альпака – рыжая охра, грязно-белая шерсть овечья, в ней – репейник (моя родня). Я местами шершавая и местами колючая... Васильки, гиацинты, лилии, Кипарисы, дубы и яблони... А мои зелёные родичи – это вяз и чертополох. Я не стану гладкой и шёлковой, Я – лоскутная, грубошёрстная, Я – потрёпанная, залатанная, полинявшая... Расползаюсь по швам, трещу... Расползусь на пушинки, ниточки, волоконца... Не буду шёлковой. 21.2.97Луна и август
I Луна спускается в город – летающая тарелка, молочно-белая люстра, банальный голландский сыр... Луна спускается в город на бархате и базальте, в его раскалённый кратер – ломтиком ледника. Луна спускается в город, в ночной и бездонный кратер, спускается незаметно к таким, как она, ничьим. "Ничьим"? Послышалось – "нищим" и бесконечно богатым теням, и телам, и душам бродячих братьев Луны. II Старик торгует лунными брусками – распиленными ровными кусками. Он аккуратно завернул в бумагу кирпичики Луны. Луны? Земли? Куски земного лунного пейзажа – золу первоначального огня, застывшее дыхание вулкана... Сегодня это – пемза. Это – просто. И это не поэзия, а проза. 1–6.8.91Эпитафия кроссовкам
"Были когда-то и мы рысаками"... А.Апухтин Были когда-то и мы – "Адидасы", Были крылаты, словно Пегасы Или сандалии бога Гермеса. Наша хозяйка – отнюдь не принцесса, Но и не Золушка – нас не теряла. С нею прошли мы, пожалуй, немало. Были когда-то и мы – "Адидасы"... Наши носы исказила гримаса, Вытерся верх, оторвалась подмётка... Время не лечит, и голод – не тётка... Мы попросили и каши, и супа. Это печально, и видимо, глупо, Купит хозяйка с получки обновки И похоронит родные кроссовки. 1996 г.Хокку и танка
Трава,покрытая инеем. Над нею – в белой черемухе Простуженный соловей. Листочки ивы – Стайка серебристых рыбок В осенней бездне Мокрого асфальта. Прострел Пушистые колокольчики В белом оленьем мху На пустоши полигона. У тени моей в руках Каштана лист семипалый И... мусорное ведро. Какими нас видит снегирь Среди заснеженных веток Куста персидской сирени? Совсем облетел каштан, А верба свои сережки Доверчиво распушила. Вишенка, ты прижалась Озябшей зеленью листьев К инею кирпичей. Титановые бывают И цинковые белила, А я мечтаю о лунных Для рисования снежных И ледяных узоров. Собираю стеклярус На ветхой материи платья – Удлинненную синюю клюкву На синем болоте. По бывшей дороге в Лесное В желтом дыму стоят Лиственницы кривые. В огненной капельке Елочной свечки Можно увидеть костер И откровенье Серебряных сумерек летних. Осень – Большая пятнистая кошка Ловит Доверчивых белых ворон. За последние зимы Настоящего первого снега Не больше, Чем безгрешных невест. На вересковой пустоши Пишутся эти хокку, Пока не мешают танки. Тонкая сетка (Прожилки на лепестках). Кто расшифрует Иероглифы орхидей В сумерках снежных? Хокку по-русски – Заблудиться в трёх соснах, В дебрях слогов и строчек. Петербургская танка. Бабушкин зонтик – Распустился волшебный Лиловый бутон. За окном – ледяные Петербургские были. Отложи перо. Разгляди иероглиф За буквой кириллицы. Среди бурьяна положу булыжники – Пожалуйте в сад камней! Снежноягодник. Чёрной тушью рисую Первый снег на ягодах. Определение Хокку – мир Точно точечка туши На кончике кисти. Играли с ветром Сибирские котята. Лиственичный мех От прошлого рождения Остался на деревьях. Радиоактивная танка. Разорву книгу "Это должен знать каждый" Хватит бумаги На тысячу журавлей (Чернобыльских аистят).Бронза художника
Послеполуденный отдых Фавна – Жаркая бронза; Перегретая флейта, Радужная, уснула. Руки, рога, копыта, Связанные узлами, Вот его козлоногость. Вот его волосатость. Вот он – бронзовый желудь Первоначальной дубравы.
БарановаВ типи
У очага о времени забудешь – Ни телевизора, ни "Маяка". Устанешь, сердце на ветру простудишь – Согрей его у очага. Набросишь пончо или одеяло – Лесная ночь прохладна и светла, Раздуешь пламя опахалом Из индюшачьего крыла. Огонь просушит мокасины, Намокшие у ручейка. Пройдешь и дебри, и трясины За эту ночь у очага.Круглый переулок
Круглый переулок. Тихий воздух. Окон мягкие углы, Нет вокруг людей. Застыли звезды. Спать коты ушли. Снег вечерний Сыплет глуховато, Застилая мост, Сотканный из нитей Синеватых И пушистых звезд.Сонет
"Как лист увядший Падает на душу..." Цурэн из "Трудно быть Богом" братьев Стругацких Как лист увядший падает на душу, Перо ложится на бумажный лист. Был он безгласен, холоден и чист, Но я его безмолвие нарушу. Я покидаю горестную сушу, Я не придворный шут, не куплетист. Мой голос сорван – только хрип и свист. Мой дом покинут и очаг разрушен. Не думая о хлебе и тепле, Соленое вино собрав во флягу, Спасая на последнем корабле Перо, чернила, хрупкую бумагу, С печальной мыслью о всеобщем зле В чужую почву неизбежно лягу. * Тебе давно пора Именоваться снегом; Ты холоден – К чему тебе Струиться, Соединяя серым мокрым шелком Деревья, крыши, тучи и дороги? Пора остепениться, поседеть, Забыть о легкомысленных слезах, Забыть о капельках, Танцующих на кровле... Остепениться, Поседеть, окоченеть. Бесшумно падать, Называться снегом. Одаривать веселыми снежками И карамелью радужных сосулек... Но этот зимний ливень Умирает Самим собою – ледяным дождем...Покинутая хижина
В старой хижине, там, где волшебные капли-бабочки с крыши слетают, жили бабушка с маленьким внуком. Звали бабушку – Утро, а мальчика – Солнце. Веселый мальчишка просовывал лучики в каждую щелку, не в силах замки отпереть. Взаперти там остались любимые строки мои. Магия тишины Утешает печальную жизнь, примиряя душевные страсти. Там остались они, мои строки, словно птицы в ловушке. Как же вызволить их, если долгие годы прошли? Мои стихи не проступили на бумаге, и бабушки не стало. Внук вырос и странствует по свету. И ни единый человек меня не вспомнит. Забыт мой голос. Только море несет в ладонях каменистых лазурный шепот моих невидимых стихов. А хижина день ото дня седеет в туманной паутине. перевод с испанского из Виктории Варгас, Чили, ХХ век * Господа фантасты, будьте осторожны – Не пишите больше хроник и анналов. Злые марсиане – это так возможно! – Скоро вас отправят на рытье каналов.Каннельярви
Малолетние сосны на границе тайги и пустыни (щепотки Сахары ?), тростниковый песок или кварцевый, этот, желтоватый, принесенный в горсти ледником. Малолетние сосны на границе тайги и пустыни, на обрыве, а ниже – пугливый, змеиный ручеек уползает в кусты. Неуклюжие камни устали в пути; на привале уснули, застыли, Динозавры. Слоны. Валуны. На границе тайги и пустыни. 13 окт 1997Лисий Нос
Следы коней, собак и коз... Чудесный поворот, Где за посёлком Лисий Нос – Посёлок Лисий Рот, А за посёлком Лисий Рот, Среди иных болот Ужасно хитрый Лисий Брод, Лукавый поворот... За Лисий Рот, за Лисий Брод, В лощину Волчья Пасть Немногих путников ведёт Отчаянная страсть. Там волчья ягода растёт И вертится волчок; В дупле ореховом живёт И прячется полчок Полчок боится за полчат, Волчица – за волчат. Гоняет серенький волчок Лягушек и зайчат. А за лощиной Волчья Пасть Стоит Медвежий Стан, Среди болот и ручейков, Урочищ и полян. А там – пропал ты или пан, Попав в Медвежий Стан, Среди урочищ и полян, Где обитает Пан... Растут деревья и кусты Немыслимых пород... Поди, пройди до темноты Медвежий поворот. Пройди развилки, разгадай Сплетение путей, На перекрёстках не считай Белеющих костей. Звериных, птичьих или... чьих? Пока что – не твоих... Пройди болота и ручьи, На дне найди ключи... Пройди болота и ручьи, Подошв не подмочи... И ни костра, ни фонаря, Ни лампы, ни свечи, Но ты уже прошёл ручьи, Ты отыскал ключи... А что ни лампы, ни свечи, Ни даже огонька – Ищи зелёные лучи Лесного светлячка. Лесной зелёный светлячок И бронзовый сверчок Тебя осветят и споют О лучшей из дорог. Не автострада и не мост, А незаметный брод, Где за посёлком Лисий Нос – Посёлок Лисий Рот...Апрельский тяжкий снег
Потоки не сметут, не разобьют, не смоют... Апрельский тяжкий снег ложится слой за слоем... Апрельский тяжкий снег ложится и ложится Весельем и бедой – страница за страницей. Колки не подвернём, гитару не настроим – Апрельский тяжкий снег ложится слой за слоем. На юге – журавли, на севере – синицы. В искрящейся пыли – страница за страницей. Пустыни и леса, проливы и каналы, солёная роса и солнечные скалы... Слова не соберём и не составим строки, На западе войдём и выйдем на востоке... На кончиках лучей – расплавленные ноты. Хотелось веселей – не получилось что-то... Тяжёлый чёрный снег ложится и ложится На ямы и холмы, застенки и больницы... Апрельский горький снег, июньский и январский. Окрашивает век неснежной чёрной краской, На кончиках лучей – расплавленные ноты. Хотелось веселей – не получилось что-то. Апрель 1998Баллада о вороне и рокфоре
(по Эдгару По) Ты нашла кусок рокфора посреди глухого бора у подножья диких гор и сказала "Nevermore!" Но на твой кусок рокфора прилетел не чёрный ворон, не стервятник, не орёл; рыжим пламенем из мрака – не охотничья собака, не олень и не осёл. Это рыжее созданье – в нём само очарованье, обаянье и краса. Ты сидишь на ветке ели, а внизу на самом деле ухмыляется лиса. Ухмыляется лисица, злобных троллей не боится, ни драконов, ни чертей. Что ей тролли и драконы, что ей мудрые законы? Всё равно она хитрей. Никого не бойся, птичка, это я, твоя лисичка, мы знакомы с давних пор. Не считай меня невежей, почему твой сыр несвежий? Что сказала ты? – Рок-фор! ...Можно чавканье лисицы растянуть на полстраницы. Но закончим разговор. В чаще, где темно и сыро, ты нашла кусочек сыра под названием "Рокфор". Что тут скажешь? "Nevermore!" * Ты успеешь ещё угодить в коленкор И в такие попасть переплёты... Ты пока не бродяга, не разбойник, не вор; Для чего тебе быть рифмоплётом? Ты свои сочиненья не сумеешь продать, У тебя не окупится даже тетрадь; Авторучки – одно разоренье... Ну, к чему тебе эти творенья? Если нравится ручкой по бумаге водить, Может быть, это к лучшему? Может и быть. Поищи себе местов конторе. Подшивай документы, дела заводи, А не просто пером по бумаге води На своё и всеобщее горе. Это тёмное дело опасно весьма, По тебе заскучают сума и тюрьма, Колыма, Ангара и Печора. Посмотри на поэтов различных времён! Чем закончили Лорка, Гумилёв и Вийон? Ну а ты говоришь – коленкором... Ты Успеешь ещё угодить в переплёт, Ты – поэт, стихотворец, менестрель, рифмоплёт, Ты успеешь ещё напороться... Напиши о любви, о траве, о цветах, О прекрасных богинях, о весенних котах – Одинаково всё оборвётся. Никого не волнуют стихотворный размер, Полноценная рифма, остроумный пример, Собирательство глупых вопросов... Не пытайся обставить, обыграть, обойти, Ты не первый на этом покатом пути, Ты не первый играешь с безносой. А безноса, курноса, костлява она, А бела её мантия или черна – Это всё сочинили коллеги. И не призрачный всадник принесёт тебе сон... За тобой на рассвете приедет фургон, Чёрный правнук позорной телеги. С металлическим звоном Захлопнулся том. Ты ещё не раздумал? Ты стоишь на своём? Вы решили писать до упора? И не хватит на всех коленкора. 27.11.94 – 9.5.99 * Фокстерьер на тринадцатой линии Никогда не впадает в уныние. Невелик его рост, Но морковкою – хвост. Вот его поведения линия. * Седовласый профессор из Тарту Захотел в государство Урарту. Но на автовокзале Убеждённо сказали, Что автобус не ходит в Урарту. * Композитор из города Хельсинки Сочинял развесёлые песенки. Он не съездил, бедняга, Ни в Париж, ни в Сантьяго, Лопнув со смеху в городе Хельсинки. * Одна странная леди в репейнике Находила часы и кофейники. А зловредной соседке Даже рваной салфетки Не досталось в том самом репейнике. * Одна госпожа в Полинезии Увлекалась японской поэзией, Но к заветному сроку Позабыла все хокку, Потому что страдала амнезией. * Бакалавру из города Юрьева Не хотелось ни кофе, ни курева. Пил он spiritus vini И хранил в формалине Сердце первой красавицы Юрьева.На собственное ... летие
"...Когда б вы знали, из какого сора..." А.А.Ахматова Смотри смелее, мысли шире, Да будет в ящиках простор! Круговорот бумаги в мире. ...Стихи вернулись под забор. * Кому и что скроил Неведомый портной? А нам достались Ленточки небес, Обрезки туч и Слишком мелко Вышитая гладь – Персидская сирень На дворовой дерюге… Июнь 2006. * Рыжий фонарь печален На углу Свечного… Где ты, Свеча в окне На Фонарном? 2006.В Переводе на язык 21 века
«Остановись, мгновенье!» …Моргнул мобильник. Уморил-таки мгновение. Сальери Поверил алгеброй Гармонию – ОЦИФРОВАЛ! * И Герцен – по ночам на BBC… * …И Пушкин По России – Автостопом… * …И Лев Толстой Ворчит На Интернет… (а у толстовцев – два десятка сайтов)… * И Короленко Вызван На Лубянку… Июнь–декабрь 2006 * А.Ш. На пропущенной майской страничке Запишу твой адрес. Может быть, Повстречаемся В новой книге? Лето 2006Больничные отрывки
* Водяные часы Капает Рингер – Локк Три, два, один – Я в марлевом небе * Небо – рукой подать (только вены устали) На полюсе недоступности Мой рюкзак – В ящике тумбочки.Симфония
(За окном воет, будто бы это лефортовская аэродинамическая труба, описанная во многих мемуарах) Лефортовская Для воющей трубы, Огней, собак И снегопада В окне палаты.Наши птицы
«Ваверки не любяць Чужих зухаватых, Бяруць толькi ў тых, Хто ў бальнiчных халатах…» Еўдакiя Лось * Клювами по стеклу, Каркают и воркуют – Трижды в сутки Слетаются За больничной кашей. Март 2006 Больница им. св. вмч. Георгия (бывш. им. К.Маркса), 1-е хирургическое отд., палата 662Боевые танки и хайку
Посвящается lj user = erikamilda * Не до каллиграфии Нам – Примерзают К баллончику Руки… * По ночному снегу Краем парка над рельсами Мы отходим… Этой самой тропинкой… На ней мы в войну ИГРАЛИ… * Деревьями стали кусты – Место военных игрищ… Редкие березы и вербы, Нам не укрыться за ними – Все выросли … Февраль–март 2006Черта под осенью
* Вот и мы опрокинуты В черный разлом ноября, И над нами бумажный журавлик истекает человеческой кровью… ноябрь–декабрь 2005. (У маг. «Буквоед» на Лиговке у пл. Восстания) 19 октября. (Лицейский сад на Петроградской) Крылатки клена С воробушками Наперегонки. * Ни томика Парни, Ни треуголки На сломанной скамье. Одно название – Лицейский сад. * И все же Я поверю сухости ладоней И скорби глаз Каштана.Последнее сентября
(Памяти детей, которые ушли первого сентября 2004 года в школу №1 городка Б. и никогда не вернулись домой) * Розовой плотью Стекает с черных ветвей Взорванный шарик… * Желудь?.. Слива?.. Пустышка в луже… Свечи…слезы… Следы …на асфальте… Сент.2004–сент.2005 Из свеженького, декабрьского… * Околдовала одышкой Моя недобрая фея – Пневмония… * Под голубиной лапкой Уже не хрустнет ледок – Разве что под вороньей… 19.12.2006 гБольничные стихи 2006 года
Пока…
Пока не лопнули фонарные овалы, Пока в их скорлупе Не пробудились рассветные птенцы… Пока бездонны августа глубины – Пересыхает в горле от согласных … Бездонны – бездна – глубина – Profundo – hondo… Роняя виноградины романских Vocales На шершавую бумагу Родного языка… Пока мы жадно впитываем ночь, Пока сухими ртами глотаем Август… Пока… Август 2006г.ANNA… IN MEMORIAM.
Это пишется криком, Криком литер и Клавишным кликом… Только тонко дрожат Паутинные струны… …Арахна, Ты не сможешь связать Их обрывки узлами… …Ариадна, Тебе не дано протянуть Тонкий кончик Спасительной нити… Анна… Это нам – Поминать, Провожать, Выбираться… Продолжать… Это нам – Никаких Happy end’ов, Ни «чин-чин», Ни «лехаим» – Пить, не чокаясь, Пить За белые ночи И черные дни… Это нам– Выбираться Шаг за шагом И буква за буквой… Это нам – От крови до крови, От камня до камня, От огня до огня… 07.10.2006Противостояние
Пожалуйста, Не спрашивай меня О цвете хрупких солнечных лучей (не ярче оптоволоконных нитей), Размере неба (с носовой платок), О твердости асфальта (под головой)… Пожалуйста, Не спрашивай меня … Тебе ответит Сломанный компьютер: Проспекты, Полдень, Перекресток, Пустота… 06.11.2006 * В моей зеркальной капельной капелле Ночами не считаются слоны… Дойду до номера «один» и снова «ноль» – И снова, снова – ночами топать улицей Слоновой, Считать слонов из цирка Чинизелли … За ночью – ночь… Не менее недели В моей зеркальной капельной капелле Поются песни и не спятся сны… И не приходят добрые слоны. декабрь 2006, больница им. Боткина, отд. реанимации.Вид из окна
Кашка…Крошки… Воробьишки…На балконе… Кромка крыши… И «вертушка»… выше тополя… Выше…Выше…выше купола… Ниже…не жужжи у кумпола… Не лети ко мне, «вертушка»! Не получишь тут ни крошки! Тут, в стеклянной коробчонке, Обитает лягушонка, У нее зашиты кишки… декабрь 2006, больница им. Боткина, хирургия, бокс №8По соседству…
Доктор Боткин и доктор Гааз – Сотый год, миллиардный час… Никакая власть – не указ… Доктор Боткин и доктор Гааз… Каждой ночью дежурят у нас Доктор Боткин и доктор Гааз. У свободных и у зэка Те же самые облака, И простертые тополя … Та же вымокшая земля, Те же галки, те же гудки Маневровые …и, легки, Тени предков дежурят у нас – Доктор Боткин и доктор Гааз. декабрь 2006, больница им. Боткина, хирургия, бокс №8. «Ты знаешь – небо становится ближе…» (молодой Б.Г.)Реанимация (2-ой этаж)
Я знаю, Со второго этажа До неба – только несколько движений, Скосив глаза, не поднимая головы, Не отрывая рук и ног от белой бязи… До неба– только несколько минут, Полтысячи сердечных сокращений, Немного вдохов, сколько-то биений Тягучей крови по усталым венам… До неба, до алмазов, хрусталя, До мраморного белого стола, До черного гранитного квадрата Совсем недалеко, недолго… Но не надо… И сразу после раннего Б.Г. Припоминаю вечного Булата. декабрь 2006, больница им. Боткина, хирургия, бокс №8.
Талабские заметки
…А ведь их совсем недавно не было. Где они, эти острова? Что за экзотика? « Талабский архипелаг» – руки сами потянулись на верхнюю полку к обшарпанному глобусу. «Архипелаг» – ну вот, совсем не то… Не люблю я это слово – слишком печальные мысли навевает… Можно в ассоциациях и аллюзиях увязнуть, как в Саргассовом море. Пусть лучше будут «острова» – ТАЛАБСКИЕ ОСТРОВА. Где они? В каком океане? На каких широтах?
…Разочарую вас, милые читатели! Это не в Африке и не в Океании. Талабские острова расположены в наших краях, в Псковском озере. Всего их три: остров Залита (бывший Талабск), остров Белова (бывший Верхний) и маленький необитаемый Талабенец. Разделены острова проливами Большой Ксут, Малый Ксут, Большие Ворота и Малые Ворота.
Время на островах официально – московское, а неофициально – особое, талабское.
Представить себе – островам всего десять или двенадцать тысяч лет. Тогда уже сеяли хлеб шумеры на берегах своих рек, уже появились стены Иерихона, и в Китае уже начиналась ИСТОРИЯ. А Талабских островов не было? Хотя чему удивляться? Я вот живу в Питере на бывшем дне Литоринового моря… Да, поиграл ледник!.. Вот и появились острова из песка и глины с валунами на известняковых отложениях дна морского.
Спрессовался песок – вот вам и песчаник.
Спрессовалось время – талабское. Тут все сразу – и то темное, неведомое, когда истирался в песчинки гранит и ползли ледники, и то ближнее – военное. Мы-то одно Ледовое побоище знаем и то – неверно истолкованное, а сколько было таких побоищ, и куда страшнее…
В Гражданскую войну часть талабских рыбаков ушла в Северо-Западную армию генерала Юденича и пыталась пробиться с боями в Петроград. О них с любовью пишет Куприн в повести «Купол святого Исаакия Далматского». Храбро воевали талабские рыбаки. Где только их могилы?
А другая часть рыбаков ушла вместе с местным учителем Яном Залитом в красные партизаны. Тоже, судя по всему, храбро воевали… могилой их стало Псковское озеро. И в Отечественную рыбаки партизанили…
Странное тут время… и каменные сердечки-гальки (известняк с красными прожилками окислов железа)–на память обо всех битвах этих десяти тысяч лет.
И вот – Псков, августовское утро, пристань на Завеличье, и мы (мой друг – псковский художник Ипполит Алексеев и я) взошли на борт «Полесья» – речного судна на подводных крыльях. Вниз по Великой, вот справа по борту – белокаменный Мирожский монастырь, вот – знаменитый железнодорожный мост из каверинских «Двух капитанов», еще ниже по течению – Снетная гора с женским монастырем… Ах, какая тут ежевика по обрывам!
Быстро, быстро движемся, как на самолете, только от воды не отрываемся. Мы сидим в застекленном салоне, в удобных креслах, наблюдая сады и рощи, деревушки, причалы, мостки, совсем бисерные фигурки людей и животных… А дальше? Дальше–дельта Великой. Тростник, камыш, зеленая осока, элегантные белые чайки, смешно вспархивающие темные утки…
Ветер крепчает, погода портится, небо тускнеет.
…Первая стоянка–остров Залита с церковью св. Николая и скитом старца Николая Залитского. Пристань сооружена из старой баржи. Причаливаем. На борту «Полесья» начинается суета. Возникает толпа «граждан провожающих» и «граждан отъезжающих» на пристани. Паломницы в платочках и длинных юбках, многие – с детьми, некоторые – с кошками и собаками, все – с корзинками и тюками. Ни капли благообразности – кричат, ругаются, толкаются, как на базаре. В этой толкотне я ухитрилась сойти на баржу, сделать несколько кадров старенькой «Сменой-символ» и вернуться на борт нашего судна.
К острову Белова мы причалили через 15 минут. Дождичек заморосил. Он нас так весь день пугал – то чуть брызнет, то зарядит на целый час, то вовсе успокоится. Нам с Ипполитом деваться некуда – не сидеть же под ветхим дощатым навесом около пристани! Была-не была! Не размокнем!
И отправились мы в экспедицию в центр острова Белова. Размеры его невелики – 1,5 *0,8 км, то есть ощутимо меньше, к примеру, Васильевского острова. Для начала мы посетили еловую рощу, небольшую, но очень старую. Под елями темно и сыровато. В подлеске растут рябина, шиповник, бузина красная, малина. Ближе к берегу ельник сменяется сосняком. Луговины у берега поросли желтым бессмертником, клевером – «котиками» и различными злаками. Клевер уже отцвел, и его длинные пушистые головки действительно напоминают кошачьи хвосты.
Под какой-то сосной мы с Ипполитом нашли крохотный крепкий боровичок, чуть поодаль – пару красных сыроежек, на луговине – шампиньоны и дождевики, а под сосновым молодняком – россыпь маслят… Так мы исследовали внутреннюю часть острова и спустились на берег. Там вид совсем дикий – валуны, галька, выбеленный водой и ветром плавник…
…Августовский сырой ветер, серое небо – совершенно глухой Север…
Можно представить себе тут самых настоящих викингов или даже тех, первых, неолитических рыбаков…
Мы устроились на берегу: Ипполит – с этюдником и красками, я – с картоном и пастелью. Ипполит написал этюд маслом, я тоже рискнула кое-что набросать.
Мы и пообедали тут же, расположившись на бревнах. Достали из рюкзаков бутерброды с дешевой великолукской колбасой, бутылку с холодным чаем. Вполне можно было представить себе, что мы закусываем ямайский ром мясом дикого кабана…
После обеда мы приступили к исследованию быта местного населения. Начали мы с магазина – одноэтажного деревянного строения, выкрашенного в серо-голубой цвет. На дверях висел амбарный замок. Вывеска сообщала о том, что магазин работает с 10 до 12 и с 16 до 19 часов. При второй попытке магазин оказался открытым. Дверь, настежь распахнутая ветром, жалобно скрипела. Продавщица обнаружилась не за, а почти под прилавком. Для начала мы вежливо поздоровались, но бедняге было не до нас. Голубка сизая, она маялась от многодневного тяжкого похмелья.
– Вы берите, чего хотите! А деньги в кассу положите! Сдачу сами возьмите!
От подобного великодушия мы даже растерялись. Что бы купить такое, местное, на память? Взяли бутылку лимонада, печенье и по шариковой ручке. Лимонад оказался московским, печенье – смоленским, а ручки, естественно, made in China. Вот вам и талабские сувениры!
Вышли мы из магазина под мелкий дождик, продолжили изучение поселка – обнаружили местную церковь. Сейчас ее восстанавливают. Сейчас это – приходской храм святых Петра и Павла, а раньше на острове существовал Верхнеостровский мужской монастырь, упраздненный в 1764 году. Церковь отстроили в 18 веке заново после ее разрушения в ходе Северной войны. Я сфотографировала храм, кирпичную ограду и арку, мы бросили несколько монет в церковную кружку и пошли дальше.
…Судя по лодкам и баркасам, местное население и теперь кормится рыбной ловлей. Помимо этого, у всех есть сады, огороды и курятники. Местных кур с красавцем-петухом я тоже сняла.
Ни коров, ни коз мы не увидели. Позже мы узнали от кого-то из знакомых, что скот на все лето отвозят на специальных лодках на все лето на необитаемые острова в дельте Великой, поросшие сочной травой. Там же пастухи и доят коров, а к осени их возвращают на тех же «скотовозах» домой. Так и скоту сытно, и заповедные луга не страдают. Проверить эту экзотическую гипотезу нам не удалось.
К сожалению, на лугах и островных пляжах попадаются под ногами и битое стекло, и жестянки. Обидно и стыдно! К счастью, природа острова пока еще не слишком пострадала от человеческого варварства. Мы встретили на берегу озера зайца-русака, обнаружили на влажном песке следы, напоминающие лисьи, – мне показалось, что отпечатки более узкие и комковатые, чем у собаки.
Обрывистые берега изрыты норками ласточек-береговушек. Кроме них и деревенских ласточек, мы наблюдали вОрона, сороку, серую ворону, озерных чаек, канюка.
…А на прощание с нами пожелала сфотографироваться местная псина. Мы выдали ей «гонорар» из нескольких печенюшек.
И, как всегда, перед самым отплытием выглянуло солнце. Мы сумели отснять последние кадры – притопленный у берега мотобот, вросший в песок речной якорь…
Что же осталось в «сухом остатке»?
Грибы съели в тот же вечер. Лимонад выпили. Китайские ручки рассыпались в пух и прах через неделю.
…Остались только камушки с кровавыми прожилками – каменные талабские сердечки. Лежат они на письменном столе, бьются на ладони, отбивают время – ТАЛАБСКОЕ…
ЗАМЕТКИ ЧИТАТЕЛЯ
О КНИГЕ В.КИВЕРЕЦКОГО
«ВАЛЕРИК – СМЕРТИ РЕКА».
Книгу Владимира Киверецкого «Валерик – смерти река» я прочитала в начале декабря, вскоре после того, как в библиотеке имени Маяковского прошла ее презентация.
К сожалению, на презентацию я не попала. Друзья принесли мне книгу в больницу. Возможно, да и несомненно, это именно так – мое восприятие этой книги, мое впечатление оказалось столь сильным еще и потому, что все мои чувства обострились после мирной, но очень тяжелой болезни. Но это – лишь один из субъективных факторов. На самом деле «Валерик – смерти река» – одна из лучших книг, прочитанных мною за последние годы.
Все очень просто, тут нет особых литературных приемов и мистических фокусов – просто автор насквозь честен. Да, это именно так. Автор пишет художественное произведение, а не документ.
Но в нем есть та высшая честность, та истина, которая может оказаться очень тяжелой и нестерпимо обжигающей… В таком случае говорить на языке «чистой» литературной критики невозможно–совесть не позволяет. Такое же ощущение оставляет военная проза Виктора Некрасова, Василия Гроссмана, Алеся Адамовича, Василя Быкова…или лагерная–Варлама Шаламова. Выше – только «Дневник Анны Франк».
«Валерик – смерти река» – это повесть о войне. Современная повесть о современной войне, о той войне, которой вроде бы и нет, которую большинство из нас, увы, не замечает или же делает вид, что все идет, как будто бы так и надо. О той самой войне, которую бесстыдно именуют «антитеррористической операцией», где погибли многие десятки тысяч мирных жителей. О той войне, после которой–не только разбомбленный Грозный, сожженные аулы, убитые дети, изнасилованные женщины, не только «груз-200» в цинке и «груз-300» на костылях и носилках…Эта война искалечила души миллионов людей.
Вы скажете: «Ну, это политика!»…Да, в том числе и политика. А также экономика, социология, этнопсихология…И литература. Эта война – факт не только публицистики, но и художественной литературы. И Владимир Киверецкий создал эту книгу, зная материал изнутри, он был ТАМ, на Кавказе, хотя не всякий, кто побывал на войне, способен написать о ней ТАК. Вопрос – кем ты был ТАМ и как себя ощущал? И что ты сделал(ТАМ или ЗДЕСЬ), чтобы эту войну прекратить?
Первый раз я читала книгу на одном дыхании …и было больно …второй раз перечитала дня через два – еще больнее…
Боль говорит о том, что есть чему болеть в душе, сознании или где там еще…
Я не буду пересказывать сюжет. Это надо читать!
Надеюсь, об этой книге еще напишут и «обычные» читатели, и литературные критики, и журналисты… И, увы, уже не напишет Анна Политковская.
Могу пожелать одного–не бояться. Да, это тяжко и больно – война, кровь, ужас… Да, это стыдно–закрывать глаза и молча одобрять преступления федералов. Да, неуютно – рушится глянцевая картинка, многократно повторенная на телеэкранах… Да, «Валерик…» – это не детектив и не постмодернистская безделушка.
Тут я все-таки чуть-чуть перескажу один крошечный отрывок из последней главы.
Представьте себе – летит ласточка…легкая красивая ласточка с конфетного фантика, и у птички этой есть имя – Блаженство… а фантик с картинкой – единственная радость для героя повести Сережи…Он не стал студентом – угодил в армию, а потом – контузия и безумие…
Надеюсь, что эту повесть прочитают те, кто еще умеет стыдиться. Те, кому еще бывает больно…
Скажу под конец, что повесть ждала издания целых шесть лет, и что вышла она в издательстве «ДЕАН», а замечательное предисловие написал Юлий Рыбаков.
За это время много воды утекло в реке смерти. Многих она унесла…
